Страдание как экзистенциальный вызов

Тема нашей конференции связана с вопросами психического и духовного здоровья человека. И мне показалось, что в контексте депрессии, как психического заболевания и уныния, как душевной страсти будет важным немного затронуть тему страдания и совладания с ним. Ведь так или иначе к этим расстройствам человек может прийти или пройдя через глубокие страдания или продолжать страдать уже пребывая в этих состояниях.

Впервые упоминание о страданиях мы встречаем в книги Бытие (3,16) “Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей”. Так, лишившись божественной благодати через грехопадение, скорби и страдания вошли в природу падшего человека, утратившего нормальное равновесие духовных и физических сил.

Слово «страсть» происходит от глагола «страдать» и обозначает внутреннюю болезнь. Страдать означает испытывать боль. У северных народов в древненемецком языке было слово «lidan», от которого произошло слово «leiden», означает «ехать, идти», - т.е. страдать изначально означало что-то «пройти», «пережить» что-то тяжелое. Также можно было бы сказать «идти по какой-то дороге с болью», иметь боль своей попутчицей на каком-то отрезке своего жизненного пути. При прохождении этого пути открывается что-то новое, путь, который если бы мы по нему не пошли, остался бы закрытым (A.Langle).

Митрополит Антоний Сурожский, к которому мы будем еще обращаться в этом докладе, также напоминал, что с точки зрения христианства, нужно помнить, слова Христа, что Он есть Омега (Откр 1:8), цель нашего движения. Он есть конец, Он есть исполнение, Он есть путь (Ин 14:6) и Он есть дверь (Ин 10:9). И таинственным образом опыт, который был у всех святых и который могут в любую минуту получить грешники, состоит в том, что пока они движутся к Богу, через скорби и страдания они на пути к Тому, Кто одновременно есть и цель, и врата, которые введут нас в полноту бытия.

Страдание бывает разным. Как различаются дороги и путники, так и страдание разнообразно не только из-за того, что пути разные, но также из-за неповторимости личностей, которые переносят кризисы жизни. Мы можем идти по нашему пути, например, в молчании или жалуясь; в отчаянии или с надеждой; жертвуя собой, протестуя, смирившись, в одиночку или с опорой на других, в молитве. Различается не только модус страдания, но и его причины: из-за боли, из-за безнадежности, отчаяния, оставленности и одиночества, бессмысленности и т.д. Жизнь уготовила нам много возможностей для страдания, поэтому не удивительно, что страдание и по форме, и по содержанию не так легко привести к общему знаменателю.

Чтобы не потеряться в многообразии данной темы попробуем систематизировать страдания с точки зрения экзистенциально-христианской антропологии.

 

Формы страдания

Источники страдания можно отнести к четырем различным сферам. Все они известны каждому человеку.

 а) Это телесные страдания из-за боли: раны, болезни, пытки, функциональные нарушения, такие как расстройства сна, мигрень и т.д. Так как человек представляет собой единое целое, его душа также испытывает боль, нагрузку, временами даже отчаяние, если есть продолжительная или интенсивная телесная боль. Люди, больные телесно, особенно, конечно, тяжело больные люди, также нуждаются в психологической помощи и сопровождении!

б) Психические страдания из-за потери ценного: это чувство страха, тяжести и невзгод жизни, бесчувствие, пустота и психическая ранимость. Если кто-либо говорит нам гадость, обижает нас, изменяет нам, это можно назвать эмоциональным страданием.

в) Персональное страдание из-за самоотчуждения, это страдание от потери идентичности, согласия с самим собой. Это случается, когда другие нас обесценивают, не видят нас, насмехаются над нами, нарушают нашу интимную сферу, наши границы, обходят нас; когда мы переживаем несправедливость — или, когда мы сами несправедливы по отношению к другим, когда из-за плохого обращения с другими нас мучают угрызения совести.

г) Экзистенциальное страдание из-за тщетности, бессмысленности: это страдание от потери ориентации, от отсутствия более широкого контекста, в котором мы могли бы понять нашу жизнь и наши действия, от отсутствия успеха, от бессмысленной фатальности. Отсутствие надежды в итоге рождает отчаяние.

Сущность страдания

Вопрос в своей простоте и сложности звучит почти по-детски: почему мы, собственно говоря, страдаем? Рассмотрим этот вопрос в следующем ракурсе: что делает страдание страданием? Из-за чего мы страдаем в страдании? Становится ли что-либо страданием потому, что мы его не понимаем? Или страдание просто является ощущением негативного, неприятного, нагружающего; то есть болезненных чувств безразлично какого — телесного или душевного происхождения?

При самом общем рассмотрении страдание представляет собой выдерживание неприятного. Тот, кто страдает, испытывает болезненные, нагружающие или вызывающие на грани выдерживания чувства. В страдании не обязательно появляется чувство бессмысленности. Но в каждом случае это является чувствованием. Даже духовное страдание является страданием только из-за того, что вызывает неприятные и трудно переносимые чувства. Так, в первом приближении мы можем описать страдание как неприятные ощущения или неприятные чувства, которые связаны с указанными категориями: телесная боль, угнетающая потеря ценного, болезненное самоотчуждение, бессмысленность и непонимание того, что происходит.

Зададим себе вопрос:окажется ли это первое приближение состоятельным при более точном анализе? Действительно ли только неприятное чувство является критерием страдания, действующим фактором, благодаря которому переживание становится страданием, а не радостью или удовольствием? И здесь мы приобретем своеобразный опыт: неприятные чувства имеют различное значение и воздействие на жизнь и поэтому субъективно также ощущаются по-разному. Они могут быть встроены в жизнь и быть понятыми Личностью различным образом. Наши старания, усилия, активность могут, например, потребовать много сил, вызывать неприятные чувства, но все же, если мы знаем, для чего мы это делаем, граница между осуществлением и страданием размывается. В нашей жизни этому есть масса примеров. Когда мы восходим на гору, мы напрягаемся, возможно, мучительно совершаем последний подъем, иногда к этому добавляется боль в ногах и мозоли, мы страдаем от зноя или холода — и тем не менее мы можем испытать радость от восхождения. Несмотря на боль настоящего страдания нет. И критерием здесь является свобода. Один только факт, что мы делаем что-либо добровольно, исключает аспект страдания, как зло или насилие.

Добровольность лишает страдание его жала.Если мы что-либо берем на себя добровольно, если мы можем что-то принять, можем что-то оставить, тогда страдание теряет свою остроту. Это означает: протест, несогласие, сопротивление и является тем жалом, которое вызывает страдание! Не затмевается ли обычно боль и страх при рождении ребенка радостью от его появления? Итак, при ближайшем рассмотрении мы не можем ставить знак равенства между страданием и переживанием негативных чувств. Теперь мы понимаем страдание как духовное восприятие содержания, к которому относится чувство страдания. Потому что неприятные чувства только тогда становятся страданием, когда они содержат нечто деструктивное. Вероятность того, что мы переживаем что-либо как деструктивное, естественно, значительно выше при тяготах, которые мы не выбираем и которым мы отданы, чем при осуществлении задуманного нами, добровольного дела. Поэтому с экзистенциальной точки зрения страдание можно определить, как ощущаемое разрушение ценного, жизненно важного. Или еще короче: страдание — это переживаемая на уровне чувств потеря экзистенции — следовательно, потеря возможности подняться над условиями жизни и находиться в пространстве свободы. Для ощущения страдания определяющим является не объективное содержание, а восприятие посредством чувств, аффективный резонанс.

Как совладать с кризисной ситуацией и преодолеть страдание

Компенсация, приспособление, адаптация, совладание.

Чтобы справиться с ситуацией, вызывающей страдание: потеря, кризис, разрыв отношений человек должен проделать большую работу по переживанию или обхождению страдания, т.е. научиться совладеть в кризисе. Для этого недостаточно просто испытывать свою волю выдержать страдание и претерпевать болезненные эмоциональные состояния, а необходим душевный труд, требующий и осмысление своего положения, и принятия решений, и выстраивание новых отношений и взаимосвязей.

Первая проблема состоит здесь в том, что процессы совладания могут быть очень разными по своим средствам и общей направленности, и мы отнюдь не со всеми готовы солидаризоваться, даже если они и приносят человеку облегчение. Справиться с тоской, избавиться от тягостных мыслей можно ведь и с помощью наркотика, например. Стало быть, первое различение, которое мы интуитивно делаем, основано на духовной оценке процесса совладания.

В западной психологической и медицинской литературе в последние годы все чаще стала обсуждаться проблема «spiritual coping» — духовного совладания (иногда используется термин «religious coping», религиозное совладание). В публикациях на эту тему обычно речь идет вот о чем. Человек серьезно болен, болезнь наложила много ограничений на его жизнь, и он должен с ними справиться, совершить процесс совладания. В этот процесс входят и физические акты (он, например, заново должен научиться ходить после тяжелой травмы), и акты психические (обдумать свое новое положение, перестроить планы, найти новые смысловые опоры). Это так называемые инструментальные типы совладания. Кроме того, в целостный процесс совладания могут входить и акты духовные, например, пациент молится или доверяет свою жизнь и смерть Богу и другие духовные акты, которые назовем ценностными.

Ф.В. Василюк рассматривая тему духовного совладания приводит несколько примеров, которые не вписываются в инструментальную логику.

Первый пример.Одна католическая монахиня, много потрудившаяся у нас в России, на Севере, тяжело заболела и вынуждена была вернуться на родину. Рассказывая о том, как она справляется со все нарастающим недугом, она упомянула такой эпизод. Монастырь, в котором она живет, находится в красивом лесу. Раньше она доходила до храма пешком, сейчас для нее это непосильно, ее подвозят на машине. Она выходит на крыльцо и ждет, пока придет машина. Когда-то, рассказывает она, я быстро пробегала к храму, всегда торопилась. А теперь болезнь подарила мне несколько минут, когда я ничего не должна делать. Эти несколько минут каждый день посвящены созерцанию красоты и благодарению за нее… Слушая ее рассказ, понимаешь, что такие вспышки благодарности здесь и там вплетены в ее нынешнюю жизнь, когда она должна ежедневно справляться с болью и множеством ограничений. Сама она не называет это «совладанием с болезнью», она обобщает свой опыт совсем иначе: «Когда выпали такие обстоятельства, их нужно пережить с Богом».

«Пережить с Богом» — в таком переживании есть какое-то важное отличие и от простого совладания (копинга), и от использования просто молитвы для совладания. Духовный акт благодарного созерцания красоты в данном случае имеет не инструментальное, служебное значение, он ощущается как самоценный акт.

Другой пример.Старушка 86 лет, страдающая от надвигающейся слепоты, бессонной ночью, когда особенно разболелась нога и со всех сторон обступили страхи за близких, начинает про себя шептать: «Пусть у меня еще сильнее будет болеть нога и пусть я еще хуже буду видеть, только бы моей внучке было легче с мужем и только бы внук выздоровел».

Похоже, у нее есть странная идея — но простим ей это, — что страдания распределены в мире так, что на ее семью приходится некий определенный объем. И если она возьмет на себя больше страданий, то ноша ее близких уменьшится. Не важно, насколько это соответствует объективной духовной реальности, важен сам внутренний акт. Этот парадоксальный акт совладания не бежит от страдания, не пытается его смягчить, а напротив — идет навстречу страданию, готов даже его добровольно увеличить, потому что усматривает в усилении страдания важный смысл — помощи близким.

Вы, наверное, замечали, как легко нас охватывает страх перед страданием, и сам этот страх становится причиной страдания даже большего, чем объективное страдание, которое мы несем. Если мы не научимся выносить страдание, когда оно настигает нас, как можно дольше, до предела наших сил, мы постепенно сможем терпеть все меньше и меньше, пока, наконец, потеряем всякую способность терпеть что бы то ни было. (митр. А. Сурожский)

Последним примером связан с рассказом о. Сергия Овсянникова. (Терновый венец болезни). Человек попал в заключение и уверовал. Ему посчастливилось встретиться там с духовно опытным человеком, по его совету он внутренне преобразил свою камеру в келью, т.е. превратил вынужденное заключение в добровольное отшельничество, в котором он может учиться опыту одинокой молитвы. Это тоже акт духовного совладания. И в этом случае также нет установки на уменьшение страдания, на борьбу с самой эмпирической реальностью, доставляющей страдание, реальность не отменяется и не преодолевается, она преображается изнутри.

 Итак перед нами два типа духовного совладания, - инструментальное и ценностное.  Вдумаемся в различия между ними. Первый, как мы видим, стремясь справиться с несчастьем, использует для этого разные средства (наркотики, алкоголь, анестизирующие средства и т.д.), второй тип совладания использует совсем другой тип духовно-метафизический. В инструментальных средствах совладания проблема может быть разрешена или нет, но в любом случае она остается в той же плоскости бытия, а именно в плоскости, которую можно обозначить по главной ее цели как плоскость адаптации.

У ценностного совладания совсем другое отношение к социальной и физической реальности, где властвует принцип адаптации. Похоже, ценностное совладание не загипнотизировано этой реальностью, не считает ее последним словом бытия, последней его границей. Действия ценностного совладания не совершаются в плоскости анестезирующей адаптации, они дают шанс вывести человеческую ситуацию в другое измерение.

Еще одно отличие— отношение к страданию. В первом случае — не принятие страдания, стремление его уничтожить, устранить, упразднить. Во втором — его принятие, но особое. Монахиня увидела в своей неспособности самостоятельно двигаться открывшийся ей дар красоты. Пожилая женщина готова усилить свою боль, чтобы облегчить тяготы близких. Заключенный нашел в одиночной камере возможность уединения и встречи с Богом.

Ограниченность в движении остается ограниченностью, боль — болью, а тюрьма — тюрьмой. Страдание не исчезает, но оно перестает быть врагом, чем-то чуждым, изгоняемым из сознания и жизни. Усилием духовного совладания страдание вводится в горизонт той или иной ценности — благодарности и красоты в первом случае, добра и жертвы во втором, молитвы и веры в третьем, и в этом горизонте не просто получает смысловое оправдание, но оборачивается условием и средством обретения и осуществления этой ценности.

Превращение страдания из замкнутой на себя, неподвижной, равной себе реальности в средство и условие реализации ценности принципиально меняет и отношение к нему, и его переживание. Когда человек пытается изгнать страдание, отвергнуть его, он парадоксальным образом оказывается заворожен им, привязан к нему. Когда же страдание ставится в позицию средства, добровольно принимается, тогда эта плененность страданием исчезает, и человек обретает ясность взора и свободу действия. Монахиня любуется природой, пожилая женщина помогает близким, заключенный углубляется в молитву, — все это свободные, добровольные действия, смысл которых перерастает породившее их страдание. Эти действия не подчинены страданию и не посвящены ему.

Остановимся на минуту на этом последнем моменте: на том, как смотреть в лицо страданию. Есть разница: пассивно, робко или с возмущением претерпевать страдание — или принять его. Не каждый, кто страдает, принимает страдание, глядя ему в лицо. Очень часто мы бежим от страдания, а оно преследует нас, словно бич Божий. Посмотреть ему в лицо мы можем не в тот момент, когда собираемся с мужеством и соглашаемся трезво взглянуть на вещи; это возможно, только если нам есть на что опереться, в противном случае мы способны бываем на миг взглянуть в лицо страданию — и тут же нас сломит страх, тревога, сознание бессмысленности того, что мы переносим. Чтобы встретить страдание лицом к лицу, надо воспринимать жизнь смело и мужественно. Если мы изначально считаем, что жизнь должна быть легкая, что страданию нет места в ней, что главное — жить и получать от жизни все, что она может дать приятное, то очень трудно взглянуть в лицо страданию. Мы можем проявить мужество на короткое время, но не способны сделать его своей постоянной жизненной позицией. Но если я живу ради чего-то, если я готов умереть за что-то, если для меня существуют ценности бóльшие, чем я сам, вещи более значительные для меня, чем то, что случается со мной, у меня есть опора и я могу смотреть в лицо страданию.  (митр. А. Сурожский)

Важным психологическим критерием ценностного типа духовного совладания является чувство благодарности. Это не значит, что человек каким-то извращенным образом благодарит за боль или страдание как таковые. Но и неточно считать, что это благодарность за обретенный в результате преодоления страдания позитивный смысл. Благодарность распространяется на весь целостный опыт, куда включено и страдание, и смысл, открывшийся во время страдания. В этом целостном опыте страдание и смысл становятся неотторжимы друг от друга, взаимно пронизывают друг друга, сплавлены между собой, как Крест и Воскресение.

Корневое различие двух типов духовного совладания можно выразить, воспользовавшись введенной французским философом Габриелем Марселем противоположностей понятий «proble`mes» и «myste`res» (проблемы и тайны), которая позволяет различить две принципиально разные ситуации. Проблема — то, что предстоит мне, требует своего решения, но полностью остается вне меня и что потенциально может быть познано и разрешено рациональными актами. Тайна, напротив, вбирает меня в себя, мое собственное бытие оказывается задетым ею, вовлеченным в нее, и я не могу постичь ее чисто рациональным путем. Можно попытаться выразить эти отношения такой формулой: проблема ставит вопрос передо мной, тайна ставит меня самого под вопрос.

Инструментальноедуховное совладание саму кризисную ситуацию рассматривает как проблему, как то, что необходимо разрешить, устранить, исправить, преодолеть, ибо она мешает мне продолжить ту жизнь, которой я жил до сих пор. При ценностном духовном совладании ситуация беды, страдания воспринимается под знакомом тайны. Несчастье, боль, болезнь остаются самими собой, но они мыслятся не как нечто случайное, внутренне несвязанное с моей судьбой, а как какой-то геологический разлом бытия, который открывает невидимые до того корни и слои моей жизни, как нечто чреватое глубинным смыслом, новым поворотом в жизни, как вызов и зов. Такое восприятие позволяет человеку в глубине страдания, как бы по ту сторону его, сквозь него усмотреть то, что открывается только через этот узкий путь и что без него не могло быть понято или сделано.

Проблема — это препятствие на пути, тайна — это дверь в другую реальность. Инструментальное совладание борется с неблагоприятными обстоятельствами как с сопротивлением реальности, ценностное открывает в этих обстоятельствах вход в новую реальность, в которой сами обстоятельства обретают, быть может, и трагичный, но глубокий жизненный смысл.

Мы знаем из жизнеописания многих святых, что в предсмертных состояниях их физические страдания были неимоверны, но дух устремлялся в горние пространства созерцая и пребывал уже не в земных обстоятельствах.

 О смысле страдания

В. Франкл (Frankl, 1982) указывал, что то, что мы переживаем как страдание, не может непосредственно переживаться как смысл. Однако Франкл описал «поворот», который указывает путь из бессмысленности страдания к потенциальному смыслу. Путь заключается в занятии персональной позиции и активности по отношению к страданию: если опыт страдания и представляется как что-то потенциально бессмысленное, то все же в проживании страдания может быть найден какой-то смысл. Смысл страдания для человека состоит, в первую очередь, в обхождении со страданием. Человек стремится поместить свое страдание в бóльший контекст, и в конечном итоге хочет видеть его в более крупных взаимосвязях, то есть, в чем-то большем, чем то, в чем он находится, и что может дать ему ценность более высокого порядка. И здесь фокус обращения со страданием направлен на возможное нахождение смысла. Подход к страданию в аспекте смысла может быть полезным с психологической точки зрения, так как во многом именно страдание от ощущаемой бессмысленности делает страдание таким трудно переносимым.

Экзистенциальный смысл

 Логотерапия дает психологическое руководство для нахождения экзистенциального смысла (Frankl, 1982). Согласно логотерапии экзистенциальный смысл в страдании действительно может быть найден. Данная возможность коренится в том, что и в страдании есть доля свободы. Она лежит в двух областях (ср. Längle, 1994c; 2002; 2007): в «Как» и в «Для чего» или «Для кого» мы несем страдание, которое невозможно избежать.

Под «Как» подразумевается способ проживания страдания, то есть то, как мы с ним обходимся, как мы страдаем: громко или тихо, погружаясь в себя или обращаясь к другим, жертвуя собой или проклиная и т.д.

Другой аспект — «Для кого» — указывает на внутреннюю встречу со страданием: на то, как мы размещаем его в своей жизни, какое применение мы ему находим? Можем ли мы «использовать» его для чего-то ценного? Практически это означает: соотносимся ли мы с другими, например, чтобы не нагружать их дополнительно? Или мы оставляем его для себя, так, чтобы мы и дальше могли смотреть себе в глаза? Или мы соотносимся с Богом, для которого мы готовы брать на себя страдание?

Франкл (Frankl, 1982) назвал этот способ обхождения со страданием «главной дорогой к смыслу», потому что наполненное смыслом обхождение со страданием чрезвычайно важно для жизни, наполненной смыслом. Он назвал этот путь «ценностями установки». Ценность этого обхождения со страданием заключается в установке, нацеленной на что-то положительное, которая конструктивна, несмотря на тяжелые обстоятельства. В принципе ценности установки описывают самое глубокое отношение Личности к ее жизни — воспринимается ли жизнь в конечном итоге как хорошая или нет (ср. Längle, 1994c).

Онтологический смысл

Страдание можно для чего-то применить. Наряду с этим экзистенциальным обхождением со смыслом (и его интеграцией) существует другая категория смысла, а именно: смысл в метафизическом контексте, возможность управления которым больше не зависит от самого человека. Мы называем его «онтологический смысл» (Längle, 1994a; 2002; 2008). Речь идет о более крупном контексте, в котором может быть увидено страдание и в котором можно найти смысл более высокого порядка. Однако этот общий контекст, в котором находится страдание, для нас больше не понятен. Мы не можем знать онтологического смысла страдания, и он непознаваем непосредственным образом. Этот онтологический смысл — смысл экзистенции страдания — находится в сфере веры. Ответ на вопрос, почему вообще существует страдание, почему именно я должен испытывать это страдание, мы хотим понять в контексте общего бытия. Но так как мы не знаем плана построения мира, мы не можем знать, для какой цели и с каким замыслом возникла или была сотворена эта судьба. Мы можем обнаружить это сокрытым в вере или найти объяснения в философских размышлениях. В любом случае для людей имеет значение само старание достичь большого и конечного понимания страдания. Само ощущение наличия такого смысла или вера может дать надежду, может обещать возможное спасение.

Что может вырасти из страдания

В своей книге «Homo patiens», которую Франкл написал в 1950 году, то есть относительно вскоре после войны, он осветил вопрос о воздействии страдания на человека, который с ним боролся. Франкл указал на наличие возможностей влияния страдания, которое человек признал и выдержал, на него самого. Дело в том, что, когда человеку удается выдержать свое страдание и не отчаяться или не сломаться, он может через него вырасти, то есть развить новые духовные способности. Когда рост, прирост силы, закончен, это ведет к дальнейшему созреванию. Зрелость Личности означает, что раскрывается качество ее духовных способностей; что расширяется и укрепляется душевно-духовное состояние. В конце концов Франкл считал, что через страдание человек может даже перерасти самого себя, то есть совершать действия и обнаруживать установки, на которые он изначально даже не считал себя способным и которые он в себе не знал. Именно нужда может сделать человека способным даже на «сверхчеловеческие» достижения (Frankl, 2005. S. 202–216).

Страдание означает кризис. В страдании мы выходим на распутье. Здесь можно сломаться, погибнуть, сорваться в болезнь, впасть в отчаяние, положить конец невыносимому террору, совершив суицид. В самой своей глубине страдание является экзистенциальным вызовом. Страдание изменяет человека. После него никто не остается прежним. Но из этого процесса, проникающего в интимность Личности и ее самые глубокие и последние решения о жизни, человек может также извлечь пользу. Страдание может облагородить человека. Австрийская писательница Мария фон Эбнер-Эшенбах выразила это однажды в предложении: «Мы противимся страданию, но кто хотел бы отказаться от прожитого страдания?» Страдание может привести не только к росту и созреванию, но и к познанию. Франклу пришлось в течение двух с половиной лет концентрационного лагеря самому пережить страдания, а также видеть страдания других. Об этом он написал в своей книге «Сказать жизни “Да!”» (Frankl, 1963; 2006. S. 148). В конце этой книги, обобщая этот бесконечный путь страдания, который вернул его из ада обратно в «нормальную жизнь», он пишет о том, что он ощутил как результат своего страдания: «Но все это переживание человека, вернувшегося домой, увенчано восхитительным чувством, что после всего перенесенного не надо больше бояться ничего на свете — кроме своего Бога». В другом месте своей книги Франкл называет плодом этого созревания способность к более глубокому видению вещей. Здесь ему удалось в невероятно сконцентрированной и сжатой форме изложить сущность глубокого опыта страдания. И это одно из самых ценных высказываний, которые я знаю о страдании. Франкл заканчивает свою книгу «Homo patiens» словами: «Страдание делает человека ясновидящим и мир прозрачным». Именно таким был его опыт: страдание может открыть нам глаза для видения глубины и широты, которые выходят за пределы обыденного. Страдания делают относительными события в мире и уменьшают их значение до той степени, когда физическое становится прозрачным для метафизического. И из растрескавшегося ландшафта души человека, возвратившегося из концентрационного лагеря, Франкл (Frankl, 2005. S. 237) формулирует отношение к последнему смыслу, который открылся ему в страдании: «Как часто только в руинах освобождается вид на небо».

Н.Н.Соколов